Васин Петербург Дорога в снег Вот и огромнейшая толпа студентов, стоящая на перроне. Не суетятся – приятно. Что ж, вперед, в поезд номер 79 дальнего следования, на покорение северной столицы и Финского залива! Славные речи и мысли. Бодрячок, как говорят на современном сленге. 22.30. Холодно. Курить не хочется, потому что надо вынимать руки из перчаток и карманов. Я подумал, что тут еще ничего так с температурой, а там же север. Почему-то представились снежные вершины, хвойный лес, бескрайние белые равнины и олени в упряжках, развозящие питерцев по рабочим местам. Стало еще холоднее. Но тяжелая сумка не дала окончательно закоченеть. К тому же пора садиться в поезд. – Кажется, я вас знаю, Василий, – кто-то коснулся сзади моего плеча и рассмеялся. Поворачиваюсь. – Боже ж ты мой, Катенька! Явление Христа народу. Где пропадала, чудо? Ты что, провожаешь кого или едешь на этом, 79-м? – К молодому человеку в Липецк. «Ух ты как! К молодому человеку… А ко мне в Красноармейский не затянешь тебя на чашку чая», – подумал я и понимающе кивнул. Мы с Катькой пели в ресторане год назад, а потом она куда-то исчезла. Ну, думаю, нескучно будет в поезде сутки: хоть с ней поболтаю. Вот и третий вагон. Туалет, постель, чай, тамбур – бррр! Поспать бы. Так нет же! Всеобщее волнение пробирает всех: девчонки с полуночи начинают зверски хохотать, потому что мальчики непрестанно до двух ночи играют в «Крокодила», придумывая такие слова, что меня самого в полусне стыд берет. Ладно, черт с ними, пусть хохочут. «Доброй ночи, дорогой Вася», – промелькнуло у меня, и я провалился. Проснулся опять от шума и возгласов «Кто в туалете – выходи!» и всего такого, что может произносить вслух громадное количество молодого народа, когда собирается вместе, да еще и утром. К десяти я попал в злополучный туалет, у которого, собственно, мне и досталась полка. Нарисовалась Катенька. Девочка вполне заурядная, но она мне нравилась. Шикарные волосы, распрекрасные черные глазки, голос классически красив, на сцене всегда хорошо держится. Правда, она маленькая еще, неумная. До сих пор показывает всем своим знакомым миниатюру собственного сочинения «Морской котик». Вот и представьте: 20-летняя девушка, вся такая из себя, ложится на пол, приподнимается на руках, отрывает от пола ноги и… начинает издавать звук, похожий на клич морского котика! Умора, да и только. Интересно, к скольким годам у девушек начинает проходить глупость и проходит ли? – Доброе утро, Василий. Как спалось? Как настроение? Что делать собираешься? Зачем в Питер едешь? А я тут выхожу через пару часов в Липецке, ну, ты помнишь, я тебе вчера говорила… Вась, дай сигаретку. Курить хочется, не успела на вокзале купить… Тут я вспомнил ее морского котика, совершенно молча открыл пачку, дал закурить и вздохнул, так и не ответив ни на один ее вопрос. Поболтали, покурили, вышли из тамбура и распрощались. Просто я пожелал ей удачи, любви, счастья и остаться в Липецке с новым мальчиком, а все друзья говорят, что мои пожелания сбываются… Дальше – ничего интересного. Мальчики с девочками так и играли целый день в «Крокодила». Я, правда, был принят в игру и пару раз угадывал слова. Когда я загадал «гуманизм», то отгадывали слово всю вторую половину дня. Видимо, что-то случилось с этими подвижными и развитыми студенческими умами… Так и дожили до вечера, а потом я до ночи играл с моим соседом Иваном Федоровичем, мужчиной зрелым и ненавязчивым, в карты. Утром я проснулся от яркого света. Нет, проводник не решил подшутить или отомстить студентам за свою еще одну бессонную ночь и не включил свет в семь утра. Я проснулся от снега. Так и лежа на верхней полке, я, открыв глаза, наблюдал, как за окном падает снег и, главное, как он, ослепительный, лежит на убегающей от поезда равнине. Меня охватил прилив счастья. Ненавижу снег и холод, но этот… Он был первым, который я увидел в этом году. Тульский снег. И он покорил меня. Я хотел было разбудить всех, прокричав: «Смотрите, снег!!! Снег!» Но потом подумал, что они только заснули и не стоит их тревожить, к тому же рассмеются надо мной, если у них еще есть силы смеяться после вчерашнего. Я только почти шепотом, как завороженный, напевал, глядя в окно: «Снег, до чего красивый снег, я по снегу, как во сне, в старый замок убегу…» Желанный, холодный и непокоренный Петербург меня встретил тепло. Было всего минус два, и это порадовало, потому что снег есть, а холода нет. В первый день мне запомнились три вещи. Первая – это Эрмитаж. Впервые я, молодой человек 80 килограммов весу, ростом в метр восемьдесят, почувствовал всю свою ничтожность в этих залах, бесконечных царских золотых, малахитовых и бронзовых, с этими огромными тронами и часами в целое помещение. С одной стороны, я осознал, откуда в семнадцатом году у народа взялось столько злобы на императорскую власть и почему она вырвалась и переросла в Гражданскую войну. С другой, мне подумалось, что тут бы я и сам пожил немного, и мне было бы вовсе не страшно в несчетном числе комнат. «Жил бы ты, Вася, при императрице, был бы непременно фаворитом», – пришло мне в голову, когда рассматривал портреты приближенных Екатерины и нашел, что они ничуть не привлекательнее меня, а даже наоборот. Вторая вещь, которая мне в этот день запомнилась, это мои домашние тапочки. Когда мы наконец-таки попали в гостиницу на Пироговской набережной у полумифической «Авроры», я понял, что один из тапок – мой, а второй – не очень. Дело обстояло тривиально: я вышел из душа, полез в сумку за тапками, а там не они. То есть левый и правый, 42-го размера, только один синий, а другой зеленый. Тут я внезапно вспомнил, что мой сосед Иван Федорович должен был выходить ночью и соответственно собирался в потемках. А синие тапки – это его. Сначала расстроился, а потом плюнул и пошел гулять на Невский проспект с мыслями: «Гоголя, Достоевского, Пушкина он трогал, значит, тронет и меня». Верите – нет, я пешком прошел в ту ночь все, что смогло мое бедное уставшее тело: Фонтанка, канал Грибоедова, Малая Нева, Спас на Крови. Все, что было по пути, фотографировал. Питерцы – народ добрый и отзывчивый, никто не отказывал в просьбе подсказать дорогу, тем более я к двенадцати ночи отстал от своих и вынужден был ориентироваться сам. Выпил бутылочку пива на Фонтанке, вспомнил и пропел про себя песенку про Пыжика и нашел тогда между ним и собой некое сходство: где ж я был? На Фонтанке пиво пил. Хе! Стало совсем приятно. Единственное, что было не по душе, так это питерские девушки. Совсем не как красавица Катенька или моя соседка Аня с 12-го этажа. Это просто какие-то серые мыши. Не злые, а все какие-то уставшие, бледные, в джинсах и не желающие знакомиться… Я расстроился, но вспомнил родной, южный и теплый Волгоград, свою последнюю любовь и решил, что если буду жить в славном городе Санкт-Петербурге, то жену привезу только из Волгограда. Вот пусть хотя бы Катенька оставит свои глупости, и я привезу ее в Петербург. Потом вспомнил, что Катя остается в Липецке, и... расстроился. Я стал замерзать, пива больше не хотелось, купил жетон на метро и через двадцать минут был у Троицкого моста, ближайшего к нашей гостинице. Развод мостов – самое потрясающее ночное зрелище здесь. Я курил и смотрел. И красота от этого вида огней снова меня встрепенула, как и первый тульский снег… Я подумал, что все не так плохо на свете, что обязательно надо чему-то все время радоваться, тем более есть чему… Тут и произошло третье запомнившееся событие. Проходящего молодого человека, который был то ли немцем, то ли австрийцем и, видимо, жил в моей гостинице, я попросил себя сфотографировать на фоне разводных мостов. Иностранец, как мне показалось, еле понял, что от него хотят, и я отдал ему в руки фотоаппарат. Отошел метра на три, повернулся, приготовился к вспышке, а молодого человека на месте, где я его оставил, не оказалось. Снег, примятый его кроссовками, был, а его – нет! Я посмотрел по сторонам и увидел, что он, как угорелый, улепетывал в сторону Пироговского проспекта с моим новеньким цифровиком. И успел я только подумать, что он вовсе не иностранец и что это отнюдь не Катенька глупая, а я… Еще два дня, которые я провел в северном городе и в Пушкине, мне не принесли никакой радости и не смогли меня переубедить в питерцах. Меня поразил и Исаакий, и Казанский собор, и некрополь, только запечатлеть ничего не смог. Когда утром рассказывал друзьям, что случилось с моим фотоаппаратом, все как один ржали и крутили пальцем у виска. Единственное, что меня успокоило,– я попал монеткой в зайчика у Петропавловской крепости, и она не улетела в Малую Невку. Значит, желание сбудется. Возвращение Поезд отходил по расписанию. У нас было время побродить по Невскому и купить сувениры. И тут у «Гостиного двора» я встретил друга Вовку, который полтора года назад уехал жить сюда. Мы разговорились. Я был несказанно рад, что у него все хорошо складывается. Он, рассказывая, постоянно упоминал «мы с Олей, мы с Олей». Я понял, что он женился. – Слушай, неужели питерская девушка смогла тебя очаровать больше, чем волгоградка? – Да нет, не питерская она. Ты ее знаешь. Малахова Оля, – он немного погрустнел и задумался, глядя на меня. Ждал моей реакции и, видимо, пожалел, что сказал. – Малахова?! Это была моя последняя любовь, которую я только позавчера вспоминал… Мы как-то нелепо с Вовкой попрощались, не обменявшись телефонами. Кажется, у них все отлично… В поезд мы сели в 19.40 и поехали на юг, в бесснежное тепло. Я был рад, что покидаю Питер. Несмотря на все неприятности, я не терял надежды, что будущим летом Петербург будет для меня еще красивее. Но летом я женился на соседке Ане с 12-го этажа, и мы никуда не поехали: она была уже на пятом месяце, и поезд был для нее не самым подходящим транспортом. Руслан Оружейный Опубликовано: 2006-12-21

Имя или ник: Email: Комментарий: